Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Деле о потерянном консервном ноже» Джона Джеймса Марка на первых двух страницах — три процедурные ошибки; хоть за это спасибо, Грант развлекался, сочиняя в уме письмо автору.
Внизу лежала тоненькая голубая книжка, Грант совершенно не помнил, о чем она. Кажется, что-то очень серьезное, со статистикой. Мухи цеце, калории или сексуальное поведение, в общем, что-то в этом роде.
Даже и тут он знал, что будет на следующей странице. Неужели никто в целом мире не способен хоть сколько-нибудь отойти от шаблона? Неужели все должны придерживаться какой-нибудь формулы? Нынешние писатели, как же они боятся обмануть ожидания публики! «Новый Сайлас Уикли», «новая Лавиния Фитч» — все равно что «новый кирпич», «новая расческа». Нет чтобы сказать: «новая книга такого-то», неважно, кого именно. Публику интересует не книга, а то, что она новая. Какой она будет, читатель знает наперед.
Вот если бы остановить все печатные машины — хотя бы на время жизни одного поколения, подумал Грант и отвел от стопки книг скучающий взгляд. Давно пора объявить литературный мораторий. Хорошо бы какой-нибудь супермен изобрел луч, который сделает невозможным производство книг. Если бы это случилось! Тогда человеку в его положении не натащили бы столько дряни, и властная малютка дрезденского фарфора не стала бы докучать ему всякой чепухой.
Услышал, как открывается дверь, но даже ухом не повел. Отвернулся к стене в прямом и переносном смысле.
Кто-то приблизился к койке — Грант притворился спящим, чтобы с ним не заговорили. Опять вязкое глостерширское сочувствие или ланкаширская бойкость! Осточертело. И в ту же секунду на него повеяло нежным ностальгическим запахом луговых трав Грасса. Вдохнул аромат духов, что это? От Карлицы пахнет лавандовой пудрой, от Амазонки — мылом и йодоформом. Ну конечно же, дорогие французские духи — Ланкло № 5. Примета доброй его приятельницы Марты Халлард.
Приоткрыв один глаз, Грант искоса взглянул на нее. Марта склонилась проверить, спит ли он, выпрямилась и, хотя трудно такое вообразить, застыла в нерешительности, разглядывая стопку явно не прочитанных книг. В одной руке она держала еще две книги, а в другой — большой букет белой сирени. Интересно, она выбрала белую сирень, потому что считала эти цветы самыми подходящими для зимы (сирень украшала ее театральную уборную с декабря по март) или оттого что они удивительно шли к ее черно-белому туалету? На ней была новая шляпка и, как обычно, жемчуг, тот самый жемчуг, который Гранту однажды удалось ей вернуть. Марта была очень красива, совершенная парижанка, ничего от больницы, как славно-то!
— Я тебя разбудила, Алан?
— Нет, я не спал.
— Я, похоже, собралась подарить эскимосу холодильник, — сказала она, небрежно опустив книги рядом с другими, отвергнутыми. — Надеюсь, мои тебе понравятся больше. Как тебе показался этот букварь для подростков? Наша Лавиния превзошла самое себя. Неужели ты даже не открыл книгу?
— Я ничего не могу читать.
— Что, очень больно?
— Я страдаю. Но руки и ноги тут ни при чем.
— А что тогда?
— Кузина Лора называет это «шипами скуки».
— Бедный Алан. Твоя Лора права. — Она вынула нарциссы из вазы, слишком большой для них, уронила их в раковину умывальника великолепным актерским жестом и поставила в вазу сирень. — Говорят, скука — это непреодолимое, граничащее со страстью стремление зевать, а между тем это просто мелкая, гнусная пакость.
— Гнусное ничто, пакостное ничто. Словно тебя секут крапивой.
— Ты бы чем-нибудь занялся. У тебя есть время думать.
— «Осмысли счастья миг»?
— Осмысли, что с тобой происходит. Подумай о душе. Займись философией, йогой, например, или чем-нибудь в этом роде. Хотя, кажется, аналитический ум не склонен к абстрактному мышлению.
— Я уже подумывал об алгебре. Но мне так надоела геометрия проклятого потолка, что никакую математику душа не принимает.
— Ну что ж. Вырубные картинки человеку, лежащему навзничь, тоже не предложишь. А как насчет кроссвордов? Если хочешь, я могу достать целую книгу.
— Боже избави.
— Тогда ты можешь сам составлять кроссворды. Говорят, это еще интереснее.
— Возможно. Только словарь весит добрых пару килограммов. А потом я никогда не любил заглядывать в справочники.
— Ты в шахматы играешь? Я что-то не помню. Шахматные задачки, а? Мат в три хода, белые начинают и выигрывают?
— Шахматы представляют для меня только художественный интерес.
— Как художественный?
— Ну да, короли, слоны, пешки или как их там, они очень красивы. Изысканно красивы.
— Замечательно. В следующий раз принесу тебе шахматы, играй на здоровье. Ну ладно, ладно, как хочешь, можно без шахмат. Тогда займись теоретическим расследованием. Как в математике. Найти решение какой-нибудь нерешенной задачки.
— Ты имеешь в виду преступление? Все эти случаи я знаю наизусть. Ни к одному из них не подступишься. Тем более в моем положении.
— Я говорю не о полицейских делах. Можно взять нечто более значительное, так сказать, классическое. Загадку, над которой целый мир несколько веков ломает голову.
— Например?
— Скажем, «письма из ларца».
— Ну нет, только не Мария Стюарт!
— Почему же? — Марта, как все актрисы, смотрела на королеву Шотландии сквозь романтическую дымку.
— Меня может заинтересовать дурная женщина, но никогда — глупая.
— Глупая?! — произнесла Марта низким контральто Электры.
— Очень глупая.
— Алан, как ты можешь?
— Если бы не корона, ее судьба никого бы не волновала. Всех прельщает ее головной убор.
— Думаешь, в полотняном чепце она не стала бы жертвой страстей?
— Не в короне или чепце дело, страсть ей просто неведома.
Какое горестное недоумение выразил укоризненный взгляд Марты! Да, десять лет работы в театре и ежедневные упражнения перед зеркалом не пропали даром.
— Почему ты так думаешь?
— Из-за ее роста. Ведь более ста восьмидесяти сантиметров. А очень высокие женщины обычно холодны. Спроси любого врача.
Интересно, подумал Грант, почему мне никогда не приходило в голову объяснить теми же причинами известное равнодушие Марты к сильному полу? К счастью, Марта не приняла его слова на свой счет, мысли ее были заняты любимой королевой.
— Зато она была мученица. Этого у нее не отнимешь.
— Почему же мученица?
— Она пострадала за веру.
— Если ей от чего-то и пришлось пострадать, так только от ревматизма. В брак с Дарнлеем она вступила без разрешения папы, а бракосочетание с Босуэллом и вовсе было совершено по протестантскому обряду.
— Еще немного, и ты скажешь, что и заточения не было.
— Вся беда в том, что тебе представляется маленькая комнатка с зарешеченным окном в самой высокой башне замка и старый верный слуга, который вместе со своей королевой молится об избавлении. А на самом деле у нее было около шестидесяти придворных. Мария горько сетовала, что ее свита была сокращена наполовину, и чуть не умерла с досады, когда ей оставили двух секретарей, несколько камеристок, вышивальщицу и одного-двух поваров. И за все за это Елизавета должна была платить из своего кармана. Двадцать лет она содержала двор Марии Стюарт, и двадцать лет Мария Стюарт предлагала по дешевке корону Шотландии кому ни попадя в Европе — в награду за восстание, пытаясь либо вернуть трон утраченный, либо сесть на трон, занимаемый Елизаветой.
Он взглянул на Марту и встретил ее улыбку.
— Ну что, полегчало?
— Ты о чем?
— О «шипах скуки».
Грант засмеялся.
— Да. На пару минут я совсем о них забыл. Спасибо Марии Стюарт за единственное ее доброе дело.
— Откуда ты столько о ней знаешь?
— В школе, в последнем классе, я писал о ней сочинение.
— И она тебе не понравилась?
— Мне не понравилось то, что я узнал.
— Значит, ты не считаешь ее трагической фигурой?
— Вот и ошиблась. Но ее беда не в том, за что ее привыкли жалеть. Трагедия Марии Стюарт в том, что она, по образу мышления заурядная мещанка из предместья, родилась королевой. Пытаться восторжествовать над соседкой, миссис Тюдор, — занятие безобидное, даже, может, забавное; правда, потворство своим прихотям приводит к неумеренным покупкам в кредит, но, в конце концов, при этом страдаешь только ты сам. Та же тактика в масштабах целого государства — всенародное бедствие. Мария Стюарт поставила на кон страну, чтобы взять верх над соперницей, и расплатилась за это крушением и полной изоляцией.
Грант помолчал, задумавшись, а через минуту добавил:
— Из нее получилась бы замечательная классная дама в женской школе.
— Противный!
— Я ведь без всякой задней мысли. В школе она пришлась бы ко двору, а девчонки ее просто обожали бы. Вот что я понимаю под трагедией Марии Стюарт.
- Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа) - Дороти Сейерс - Классический детектив
- Каникулы палача - Дороти Сэйерс - Классический детектив
- Плодотворное воскресение - Агата Кристи - Классический детектив
- Возвращение в Оксфорд - Дороти Сэйерс - Классический детектив
- Предписанное отравление - Бауэрс Дороти - Классический детектив
- Пуаро расследует. XII дел из архива капитана Гастингса - Агата Кристи - Детектив / Классический детектив
- Почерк убийцы - Дороти Сэйерс - Классический детектив
- Абсолютно не здесь [Absolutely Elsewhere] - Дороти Сэйерс - Классический детектив
- Красный шар - Агата Кристи - Классический детектив
- Лицо ее закройте - Филлис Джеймс - Классический детектив